Сага о Бриттланде [СИ] - Наталья Викторовна Бутырская

Я ожидал еще одной вспышки ярости, но Живодер разом переменился, затих, повернулся ко мне и покачал пальцем.

— Это очень хитрые люди! Они учат, что надо быть слабым и жалким, надо болеть и умирать, надо кланяться и молиться. Но их жрецы сильны! Когда-нибудь их воины придут в эти земли и убьют всех! Как знать, может, они и есть те враги, которые приснились Домну.

И вдруг расхохотался.

— Конечно, нет! Они же тоже люди, хоть и забывшие про Домну. Настоящие враги пока не видны. Но когда придут, они не будут походить ни на фоморов, ни на людей.

После этого вечера Манвин ни разу больше не заговорил о богах. Живодер победил старика. Ульверы посмеялись и забыли о бриттской стычке, а я никак не мог выкинуть слова Живодера из головы. Наши боги тоже вышли из тварей: из морских и земных, тоже создали людей и наделяли их частичкой божественной силы. Только мамировы жрецы говорили, что мы должны стать сильнее, чтобы уничтожить тварей, порожденных Бездной. А полоумный бритт сказал, что это твари нам даны, чтобы мы росли в рунах, а подлинный враг ждет впереди.

Все это было слишком сложно и запутанно. Я твердо знал, что моя вера истинна. И не целовала меня никакая Домну, это Фомрир одарил благодатью. Но от рассказа бритта у меня захолонуло сердце и внутри живота словно дыра появилась. Я даже подходил к Альрику и спрашивал, что он думает о вере бриттов, но хёвдинга больше волновало, как прокормить прибывшую ораву.

— Вера рабов! Нечего там думать, — вот и всё, что он ответил.

А мне вспоминались слова Ящерицы. При последней нашей встрече он кричал, что все наши боги — не боги вовсе, что мы поклоняемся обычным людям, которые сумели перешагнуть за двадцатую руну. И будто чем больше у человека рун, тем ближе он становится к Бездне. В нашей вере было не так, но бриттская вера в изложении Живодера говорила именно об этом. Я все еще считал веру в бога-Солнце глупой и нелепой, но сомнения уже начали изводить меня.

Вскоре стало не до верований бриттов. Вернулся Фарлей, привел еще два десятка бриттов, но поплоше, чем прежние: заморенные, голодные, самые сильные — на второй руне. Они даже не попытались повздорить с нами, силенок не хватило. Среди них были две девки. На возмущение Альрика Фарлей ответил, что в тех домах парней уж не осталось, пусть хоть девки подучатся да сил наберутся. Хевдинг в сердцах бросил, что отдаст их Аднтрудюру, но потом передумал и поручил девок Стейну: пусть хоть стрелять из лука да охотиться наловчатся. А девки рады были уж и тому, что сразу в постель не пристроили да накормили от пуза. Было видно, что далеко им не то, что до Дагны Сильной, но даже до моей названной сестренки Ингрид. Не было в них цепкости и жажды стать лучшими. Впрочем, такое и не у каждого парня встретишь, потому не так много высокорунных по миру ходит.

Надолго Фарлей остаться не мог, потому вскоре после возвращения собрался в обратный путь, а вместе с ним уходил и Эгиль. Коту мы надавали множество поручений: он должен был узнать и кто сжег домик Хрокра, и как подловить Скирикра, и как вызволить Херлифа, если вдруг станет совсем опасно. Некоторые из них были даны Эгилю раньше, но тот, видимо, больше интересовался своей вдовушкой. Впрочем, Фарлей тоже не смог разыскать поджигателя, лишь назвал имя Крыса, который забрал мой топор.

— Это Эйвинд, двоюродный брат жены конунга Харальда, — рассказывал Фарлей. — Его не любят ни среди конунговых людей, ни среди прочих горожан. У бриттов Сторборга есть проклятье: «да чтобы тебя Эйвинд Хорек купил».

Хорек! Больно громкое прозвище для такого человека. Крыс он.

— А рабов он покупает часто, особенно молоденьких девок, хотя вообще не больно любит за что-то платить. Он потому и про топор сказал, что глянулся. Серебро бы Харальду пошло, а топор конунг отбирать не станет. Так-то Эйвинда не так сложно подловить. Он часто ездит в свою землю, где у него и дом с семьей, и пара деревенек, но он никогда один не ходит, берет с собой от пяти до десяти хускарлов.

Альрик косо глянул на Эгиля:

— Видишь, как вызнавать надо?

— Так то бритт. На раба разве кто глядеть будет?

— А тебе что, руны мешают? — разозлился я. — Как бритт может незаметно пробраться в конунгов двор, к тому же такой рыжий, как Фарлей? А ты мог бы наняться в дружину Харальда!

Теперь затея Херлифа казалась мне не такой уж и странной. Ведь и впрямь так проще: если лиса прикинется собакой, так она и в курятник сможет пробраться.

— Не надо наниматься, — успокоил Эгиля Альрик. — Живи у вдовушки, заводи друзей, ходи в трактиры, слушай, о чем говорят. Скирикр, судя по всему, ищет славы, так что про него несложно будет узнать.

— А что славного в поджоге корабля нордов? — буркнул я.

— Ничего. Потому в Сторборге о том никто и не слыхивал.

С тем мы и проводили Фарлея с Котом. Альрик в тот день глаз с меня не спускал, держал поблизости. Сказал, что пятирунных бриттов буду обучать я, как и Плосконосого с Булочкой. Я и не противился, гонял своих подопечных до седьмого пота и дрожи в коленках. Живодер был счастлив, как ребенок: теперь он мог биться с равными себе и более сильными хоть каждый день. Он первым приходил на площадку и уходил последним, в синяках, ссадинах и ранах.

Только на пятый день я сумел ускользнуть из-под надзора хёвдинга. Сказал, что нужно проверить, умеют ли бритты плавать, а ближайшая вода — это лесное озерцо, так что на пару дней мы уйдем туда. Заодно рыбы наловим, поохотимся. Фасгерт и Ледмар шли с мной, как мои ученики. Беззащитный подумал-подумал, да и отпустил.

Когда же мы отошли от селения, я сказал, что добираться будем бегом: Плосконосый впереди, Булочка в середине, а я — последний. Мол, буду подгонять лентяев дрыном. начала я и впрямь бежал следом, кричал на отстающих, швырял в них желуди, но постепенно замедлял шаг, а потом и вовсе скрылся.

Поговорка гласила, что только раб мстит сразу, а трус — никогда. Я не раб и не трус, но высиживать в лесу несколько лет в надежде, что мои враги помрут сами, не хотел.

Я ведь не дурак. Я понимал, что сейчас ульверы слабы